|
 "Стихотворения месяца - 2024" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Январь
КОНСТАНТИН БАЛЬМОНТ
До последнего дня
Быть может, когда ты уйдешь от меня,
Ты будешь ко мне холодней.
Но целую жизнь, до последнего дня,
О друг мой, ты будешь моей.
Я знаю, что новые страсти придут,
С другим ты забудешься вновь.
Но в памяти прежние образы ждут,
И старая тлеет любовь.
И будет мучительно-сладостный миг:
В лучах отлетевшего дня,
С другим заглянувши в бессмертный родник,
Ты вздрогнешь — и вспомнишь меня.
Февраль
АННА АХМАТОВА
***
Молюсь оконному лучу
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце — пополам.
На рукомойнике моем
Позеленела медь.
Но так играет луч на нем,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.
Март
ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГА
***
Да, мягче воска я по вашей воле.
Да, ваши очи — солнца жаркий свет.
Они еще не подожгли весь свет —
По недоразумению, не боле.
Так объяснил бы кто-нибудь мне, что ли,
Престранного явления секрет. —
Я сам в него бы не поверил, нет,
Но вынуждает опыт поневоле —
Пожаром ваших глаз воспламенясь,
Едва лишь вас издалека замечу,
Охваченный огнем спешу навстречу...
Когда же наконец я подле вас,
То стыну вдруг и не владею речью
Под ледяным свеченьем ваших глаз.
Апрель
ПЬЕР РОНСАР
***
Бездушная, меня ты презирать вольна,
Унизить, растоптать, смеяться надо мною, —
Тогда я мог бы жить надеждою одною,
Надеждой, что во все сияла времена.
Она спасенье тех, чья жизнь обречена,
Земля — для моряка, снесенного волною,
Для узника — звезда над каменной стеною,
Как высший дар богов Надежда нам дана.
Бездушья своего ни взглядом, ни упреком
Вовек не выдашь ты, но, словно ненароком,
Искусной колкостью покой смущаешь мой.
Бездушная, скажи, что может значить это? —
Превозносить любовь и не любить самой —
О солнце говорить, страшась дневного света!
Май
ФРАНЧЕСКО ПЕТРАРКА
***
Вздыхаю, словно шелестит листвой
Печальный ветер, слезы льются градом,
Когда смотрю на вас печальным взглядом,
Из-за которой в мире я чужой.
Улыбки вашей видя свет благой,
Я не тоскую по иным усладам,
И жизнь уже не кажется мне адом,
Когда любуюсь вашей красотой.
Но стынет кровь, как только вы уйдете,
Когда, покинут вашими лучами,
Улыбки роковой не вижу я.
И, грудь открыв любовными ключами,
Душа освобождается от плоти,
Чтоб следовать за вами, жизнь моя.
Июнь
ЛАРИСА РУБАЛЬСКАЯ
Орешник
Напоминаньем дней ушедших,
Живущих рядом где-то,
Зазеленел в лесу орешник
К концу весны, к началу лета.
Нам не найти тропинок прежних,
Тепло сменилось на прохладу.
Но тянет ветки к нам орешник,
И ничего уже не надо.
Мы дни торопим в вечной спешке,
Но память путаем напрасно.
Вернул друг другу нас орешник,
И это всё-таки прекрасно.
Июль
ЛЮБОВЬ КОЛЕСНИК
***
Лиловый венчик у чертополоха —
смотри, родная, я его нашел.
Я не скажу, что мне ужасно плохо,
но без тебя — совсем нехорошо.
Я не боюсь до крови исколоться,
я не боюсь, совсем, уже давно.
Смотри, какое яростное солнце,
но без тебя — и пусто, и темно.
Ты где-то там, где душно и машины,
горит неудержимая Москва.
Мы говорили,
что мы нерушимы,
И говорил Шекспир — слова, слова...
Я здесь,
я здесь!
Густое разнотравье,
кипрей по горло, сосны, березняк,
чертополох... Беру, а он не ранит,
а то, что ранит, — в верстах от меня.
Я не боюсь. Ни боли и ни боя,
времен, пространств, земель, небес, морей.
Но страшно мне остаться не с тобою.
Пожалуйста, вернись ко мне скорей.
Август
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН
Поэту
Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Сентябрь
ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ
***
Откуда вы приходите, слова,
исполненные доброго доверья?
По-моему, оттуда, где трава.
По-моему, оттуда, где деревья.
Нам переходы света и теней
за древними лесными деревами
покажутся резными теремами,
возникшими из света и теней.
А дальше будет глуше и темней,
и тропка лисья станет неприметной.
Она и вправду стала неприметной,
а все-таки давай пойдем по ней,
пойдем на ощупь, ветки раздвигая.
Эге-ге-гей! Ну где же вы, слова?
«Слова, слова!..» —
вздыхают робко листья,
и тропка поворачивает лисья
туда, где в листьях прячется сова.
А может, так же прячутся слова
за пнями и замшелыми камнями?
Слова — они, наверное, корнями,
как дерева, уходят в глубину.
И тропка нас уводит в старину,
туда, где бродит пращур волосатый
по травам, не имеющим названья,
где снег летит, не названный еще,
поет еще не названная птица
и звезды, у которых нет названья,
в дремучих отражаются очах.
И пращура охватывает трепет,
едва доходит до его сознанья,
какая тяжесть на его плечах.
В нем глухо пробуждается художник,
и, сладкие испытывая муки,
он ждет вас, нерожденные слова.
Он что-то удивительное лепит,
мешая краски, запахи и звуки.
Сначала это только смутный лепет,
и вдруг он превращается в слова.
Тогда травой становится трава,
а этот холод падающий — снегом,
а эта твердь бесформенная — камнем,
а это чудо маленькое — птицей.
И я беру из рук его слова.
Они упруги, словно тетива,
точны, как будто пущены из лука.
Они из цвета, запаха и звука.
На них еще не высохла роса.
в них травы отразились
и деревья.
И у меня кружится голова,
пока я их несу тебе —
слова,
исполненные доброго доверья.
Октябрь
АЛЕКСАНДР ЕРЕМЕНКО
Я памятник себе...
Я добрый, красивый, хороший
и мудрый, как будто змея.
Я женщину в небо подбросил -
и женщина стала моя.
Когда я с бутылкой "Массандры"
иду через весь ресторан,
весь пьян, как воздушный десантник,
и ловок, как горный баран,
все пальцами тычут мне в спину,
и шепот вдогонку летит:
он женщину в небо подкинул,
и женщина в небе висит...
Мне в этом не стыдно признаться:
когда я вхожу, все встают
и лезут ко мне обниматься,
целуют и деньги дают.
Все сразу становятся рады
и словно немножко пьяны,
когда я читаю с эстрады
свои репортажи с войны,
и дело до драки доходит,
когда через несколько лет
меня вспоминают в народе
и спорят, как я был одет.
Решительный, выбритый, быстрый,
собравший все нервы в комок,
я мог бы работать министром,
командовать крейсером мог.
Я вам называю примеры:
я делать умею аборт,
читаю на память Гомера
и дважды сажал самолет.
В одном я виновен, но сразу
открыто о том говорю:
я в космосе не был ни разу,
и то потому, что курю...
Конечно, хотел бы я вечно
работать, учиться и жить
во славу потомков беспечных
назло всем детекторам лжи,
чтоб каждый, восстав из рутины,
сумел бы сказать, как и я:
я женщину в небо подкинул-
и женщина стала моя!
Ноябрь
ИГОРЬ КАРАУЛОВ
***
Над нами высится базар,
стоят лавчонки, лавки, лавцы,
а в них шумят христопродавцы
и прославляют свой товар.
Христос такой, Христос сякой,
Христос с клубничным ароматом,
Христос с коробкой-автоматом
и с механической рукой.
Найдите время для Христа!
Побалуйте себя Мессией!
Но наступает вечер синий,
и уплывает суета.
Все лавки превратились в лодки,
плотами сделались лотки.
Глухая осень, день короткий,
и город встал на край доски.
Декабрь
ВЛАДИСЛАВ ХОДАСЕВИЧ
Перед зеркалом
Я, я, я! Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея.
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах, —
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть, —
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Впрочем — так и всегда на средине
Рокового земного пути:
От ничтожной причины — к причине,
А глядишь — заплутался в пустыне,
И своих же следов не найти.
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
И Виргилия нет за плечами, —
Только есть одиночество — в раме
Говорящего правду стекла.
|
|
