Литературная кухня
на главнуюо студииавторытекстыфотопресса о нас


"Наш литературный журнал"  -  выпуск 25 (май 2017)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .



СВЕТЛАНА КЕКОВА
Автор 13 поэтических книг. Стихи публиковались в России и за рубежом. Лауреат ряда литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Живу и работаю в Саратове.



Поэт

1.
Узник, забытый всеми,
не ждет свиданья,
но превращает время
в предмет страданья.

В клетке, читая сонник,
томится пленник.
Вновь зацветают донник
и подмаренник,

густо-зеленый шпорник,
чабрец, душица...
Знаешь ли ты, затворник,
на что решиться?

Тело твое, как воду,
прольют на сушу,
выпустят на свободу
живую душу.

Будешь не заключенным —
царем, эмиром,
будешь в костюме черном
парить над миром.

Ты — не последний грешник,
не богохульник —
скажешь: созрел орешник,
зацвел багульник...

2.
Жизнь освобождается от груза,
выучив страдания азы,
и опять летит к поэту муза
в виде легкокрылой стрекозы.

Ивы спят, загадочны, как инки,
как ацтеки, дремлют тополя...
Сядет стрекоза на лист кувшинки —
и возьмет кукушка ноту «ля».

Хор лягушек, чтобы не фальшивить,
остудил в воде ненужный пыл.
Не спугни сегодня музу — ты ведь
стрекозу, как и меня, забыл.


* * *
            Татьяне Кан

1.
В этой жизни, яростной и жалкой,
все мы плачем и чего-то ждем…
Пахнет ночь сиренью и фиалкой,
пахнет липа медом и дождем.

Будущее — в дымке и тумане,
прошлое тяжелый груз влачит.
Но с небес, как прежде, — слышишь, Таня? —
музыка нездешняя звучит.

Шмель в бутоне, словно брошь в шкатулке,
опьяненный музыкой, уснул,
и каштаны в Мирном переулке
тоже слышат некий тайный гул.

Что ей нужно, музыке нездешней?
Душу мучит, сердце бередит,
а в траве меж вишней и черешней
бабочка-капустница сидит.

2.
Кто-то чистит на кухне картофель,
кто-то плавленый режет сырок…
Жизнь прекрасна, как пушкинский профиль,
проступивший сквозь марево строк.

В том, что прожито, в том, что забыто,
музыкальная скрыта струя:
даже в мелких подробностях быта
отражается суть бытия —

детство, радость, зажившая рана,
тополь в мантии, белый как лунь,
Моцарт, Пушкин, Онегин, Татьяна,
удивительный месяц июнь.


***
В огромном городе многоугольном
тебе так тесно, как в ушке игольном.
В многоквартирном доме типовом,
на общей кухне, маленькой и душной,
тебе так одиноко, что в воздушной
среде или в пространстве мировом
вдруг некий ключ, сочувствия источник,
бить начинает. Влажная струя
твое лицо омоет, полуночник,
и свет твоей души увижу я.

Идут часы, распространяя звук,
ты маятник раскачиваешь медный,
и временем хранимый, заповедный,
смеется ангел плеч твоих и рук,
и ангел всепрощенья, ангел бледный,
сложив крыла, вступает в некий круг.

Я за тобой слежу издалека,
я вижу вдалеке источник света, -
так конус шутовского колпака
надет толпой на голову поэта,
так вписан круг в магический квадрат,
и в недрах кухни четырехугольной
ты пишешь со старательностью школьной
посланье Богу. Перечень утрат
в конце письма умножен во сто крат
твоей любовью, краткой и невольной.

И снова с неба слышен стук часов,
и шум, и пенье чьих-то голосов,
но ты ли им внимаешь без смущенья,
иль это некий ангел всепрощенья
на чашу исполинскую весов
бросает жизнь, а на другую чашу
кладет любовь несбывшуюся нашу?

Мне страшно равновесье бытия.
Как шар, разъятый на две половины,
так мы с тобой, виновны иль невинны,
разлучены.
И понимаю я,
что человек, страстей своих невольник,
недаром изготовлен из сырья
телесного. Из сора, из старья
мы извлекли бесовский треугольник.

А там, среди житейской суеты,
в оконных стеклах, тонких и бесцветных,
безвременника прячутся цветы
и странное семейство крестоцветных,
и сквозь стекло двойное видишь ты,
как искажает времени черты
желанье славы или ласк ответных.

Ты жар телесный в тайный круг не прячь, -
и хор небесный зазвучит, как плач,
и ты увидишь: ангелы и духи,
калеки и бездетные старухи
и слепотой снабженные кроты
идут по миру длинной вереницей...
И ты за все заплатишь им сторицей,
дойдя во сне до роковой черты.


***
Природа в упадке. Hа яблоки взвинчены цены.
Hа пестром базаре мешаются хохот и брань.
Герои-любовники чахнут и сходят со сцены
и в душной провинции мирно разводят герань.

Уходит Антоний, рыдает его Клеопатра.
Рабочие сцены включенным оставили свет.
В осеннем пейзаже, как в призрачном мире театра,
уже ни суфлера, ни вечного зрителя нет.

Hо мы выживаем. И снова под сводами зала,
где свет непрерывен, а день укорочен на треть,
случаются драмы, где страсти такого накала,
что птицам, как людям, приходится плакать и петь.

И влагою в почву уходит в Поэзию проза,
чтоб встретились в слове бумага, душа и перо,
и воздух осенний, как тонкий смычок виртуоза,
на брошенной скрипке сыграет тебе «Болеро».


Золото, облако, синь
Память закрыта, как дом на замок.
Голос любви отзвучал и замолк.
Бродит по миру усталый шарманщик,
знающий в музыке толк.

В шкурах лещей, в кожуре овощей
прячутся мертвые души вещей,
ищет тела их какой-то старьевщик,
ищет бессмертный Кощей.

Холоден дом, как погасший очаг.
Рядом — Эльтон, а вдали — Баскунчак.
Тихо колышется Мертвое море —
слезы у Лота в очах.

Плакальщиц-пчел я к себе призову,
птицу кукушку и птицу сову,
выйду на берег реки Верхозимки,
лягу ничком на траву.

Будет шарманщик шарманку крутить,
будет Кощей в мою дверь колотить,
будет старьевщик в реке Верхозимке
чистую воду мутить.

Гляну я в омут, где окунь и линь,
гляну на землю, где сныть и полынь,
гляну в безбрежное чистое небо:
золото, облако, синь…


***
            Элеоноре Денисовой

В кастрюльке бедной картошка сварена,
вода в корыте для стирки вспенена.
Душа молчит, как Татьяна Ларина,
или как Анна грустит Каренина.

Глядит луна сквозь стекло оконное,
сквозь ставни домика деревенского,
а наслаждение беззаконное
царит, как крест над могилой Ленского.

О, как нам хочется жить в Обломовке,
держать в ладонях плоды антоновки,
ночами звезды считать огромные,
входить без страха в аллеи темные,

не знать, что в будущем Анна Снегина
в одежду белую вновь оденется,
что охлажденный, как ум Онегина,
напиток жизни в стакане пенится.


***
Созрели коробочки мака, зарос лопухами овраг,
а слово выходит из мрака и снова уходит во мрак.
Его не поймаешь, не скроешь, не спрячешь навеки — увы —
среди разноцветных сокровищ растущей на воле травы.
Его драгоценного смысла не может коснуться пророк.
Висят над водой коромысла как повод читать между строк,
смеяться, угадывать мысли и ноги закутывать в плед...
А ты, прорицатель, исчисли количество прожитых лет.
В попытке понять совершенство ты к тайне вселенной приник,
ты тоже получишь блаженство в один ослепительный миг.
Но только не сдерживай слезы и в мире ничем не владей,
покуда летают стрекозы, подобные душам людей,
вращается круг Зодиака, гремит погремушкою мак,
и слово выходит из мрака и снова уходит во мрак.






Дизайн сайта: Нефритовый лес :: Keila’s art
© 2013